Автор этих очерков бывал там реже других, но раньше многих...
(Об авторе: Дмитрий Дарин – поэт, писатель, публицист. Член Союза писателей России, Союза писателей ЛНР, Союза писателей ДНР. На стихи автора написано более 200 песен, вошедших в репертуар И. Кобзона, А. Маршала, А. Морозова, В. Преснякова, М. Евдокимова, А. Глызина, А. Кальянова, группы «Самоцветы» и других исполнителей. Член песенной комиссии Союза московских композиторов).
Часть I. Луганск – 2015
Все дороги ведут в Рим – говорит древняя латинская пословица. Сейчас это не актуально, но всегда интересно, где какая дорога начинается. Моя дорога на Донбасс началась в библиотеке имени Михаила Светлова, что на Большой Садовой в Москве. Я представлял свой новый сборник военной поэзии «Безымянный батальон». Аудитория была тёплой, стихи приняли дружелюбно и после аплодисментов ко мне подошла высокая статная брюнетка лет 30-ти с красиво-печальными глазами.
– Прекрасные стихи.
Я не успел сказать «спасибо», как брюнетка сделала предложение, от которого никакой русский поэт не откажется:
– Не хотите прочитать их в Луганске? Там это нужно.
Брюнеткой оказалась доцент Луганского национального университета имени Тараса Шевченко (кафедра журналистики и издательского дела) Жанна Викторовна Марфина.
Естественно, я согласился, но попросил уточнить всю механику дела – как добраться, как пройти границу, кто и где встретит: в общем смысле – спросил дорогу. Ту самую.
Жанна обещала дать контакты нужного человека и заверила, что организация творческих встреч в Луганске будет на высоте.
В тот год Луганская народная республика отходила от предыдущего, может быть, самого страшного 2014 года своего рождения: авиаудара по скверу ветеранов ВОВ и детской площадке (целили в здание областной администрации), расстрела боевиками ВСУ мирных граждан в городе Счастье и Краснодонской трассе в Россию, Изваринской мясорубки и сражений за Луганский аэропорт. В Донецкой республике было не менее жарко – Славянск, Дебальцевский котел, бои за Саур-могилу, почти что взятый Мариуполь.
Всё это лилось из новостей, но личного впечатления «по ящику» не составишь. Нужный человек, однако, на контакт не выходил. В то время каких-то официальных культурных мостов налажено не было, агитбригады, как ныне (автор ездил в составе одной из них на Белгородчину в 2023-м году), не формировались и на Донбасс можно было попасть только по-партизански. А партизанам нужен проводник. И такой вдруг нашёлся сам – в ЦДЛ после поэтического вечера ко мне подошёл сухощавый, с первой сединой, человек и назвался представителем Луганского Минкульта, а заодно, и тамошнего Минобразования. Вопрос прозвучал знакомо:
– А не хотите в Луганск съездить, выступить там? Я всё организую.
Я сразу осведомился – не знаком ли он с Жанной Марфиной?
– Конечно, знаком! Я её попрошу – она устроит встречи со студентами университета.
– А когда ехать?
Петр – так звали представителя – на минуту задумался, прикидывая даты.
– Я вернусь в Луганск дней через десять. Так что буду ждать через две недели. День в день. Сможете?
Я ответил без прикидок:
– Смогу. А как добираться?
Петр объяснил – какой поезд, где сходить. На станции Каменск-Шахтинский он меня и должен был встретить в означенный день…
Граница – это прежде всего очередь. Автобусы с пассажирами проезжали мимо длиннющей людской змеи, заворачивающей хвостом так, что с головы не видать. Пётр, однако, оказался человеком бывалым и увёртливым – объясняя, что, мол, с ним писатель из Москвы, продвигался по очереди через уступавших место довольно быстро – и я вместе с ним. Было неловко, но нас ждали в Луганске к определённому часу. Добродушный парень в камуфляже – пограничник – скользнул глазами по документам, и через полминуты мы уже шли к автобусной остановке.
***
Разместили без изысков, но удобно – горячая вода была, утюг нашёлся. Встречи с учениками и студентами начинались на следующий день. Остаток этого был ничем не занят, и я попросил Петра отвести меня в местный Союз писателей. Хоть и партизанская, но это была всё-таки творческая командировка, и не зайти к соратникам по перу было немыслимо. Союз занимал пару комнат в местной администрации – в дальней за столом сидел могутный и бородатый, словно ветеран Фиделя, мужчина примерно моих лет. Поскольку все остальные – человек пять – сидели вкруг стола, стало ясно, что это начальник. Пётр тут же подтвердил:
– Знакомьтесь. Поэт из Москвы Дмитрий Дарин. А это секретарь Союза писателей ЛНР, писатель Глеб Бобров.
Рукопожатие было ожидаемо крепким. Я занял свободное место, как оказалось чуть позднее – рядом с другими москвичами, приехавшими снимать документалку о Донбасской войне. Речь во время моего появления шла как раз об этом.
– Поедем завтра… Нет, послезавтра на передок. Постреляем, поснимаем. Только запаситесь провизией – там парням реально питаться нечем, всех змей пожрали, ежи, кто успел, сами убежали.
Кто-то спросил – что лучше брать?
– Всё сгодится. Хлеб, колбаса, сыр – всё, кроме водки. А вот воды побольше берите, — ответил Глеб.
– Поедешь? – Бобров посмотрел на меня, как на допросе.
– Само собой. Только у меня встреча со студентами…
– Мы не с утра, успеешь. Точно поедешь? – Глеб немного прищурился.
Было ясно – проверяет «на слабо». Я как можно выразительней пожал плечами – дескать, точнее некуда.
Вопрос был снят, и я уже непринуждённо достал из кармана памятный значок 60-летия Московской организации Союза писателей России, который мне передал Председатель МГО Владимир Георгиевич Бояринов (ныне покойный) с определёнными культурными и организационными полномочиями в смысле установления культурного моста между нашими организациями. Глеб был растроган (сейчас не поручусь за это слово, но приятность точно была) – по этому случаю, а заодно и по случаю прибытия московских гостей разлили по пластмассовым стаканчикам бутылку беленькой.
Мост, пока навесной, был наведён. Именно на нём, немного покачиваясь, я и узнал, что Глеб Бобров – афганец, автор профетического романа «Эпоха мёртворожденных». Экземпляров у Глеба уже давно не было, я обещал прочитать на обратном пути по интернету. (Чуть забегая вперёд, скажу, что я обещание выполнил с неожиданным удовольствием и удивлением – населённые пункты, линии соприкосновения, места наиболее ожесточённых боев Донбасской войны Глеб Бобров определил наиточнейшим образом за несколько лет до её начала. В художественном смысле оказалось ярко и захватывающе. Дорога домой всегда короче, но с такой литературой – короче вдвойне. Всем очень рекомендую).
Глеб между делом полистал мой сборник военной поэзии «Безымянный батальон».
– Так… Дмитрий, а ты почему не член нашей писательской организации?
Вопрос не то, чтобы застал врасплох, но ответа не было.
– Та вот что, – Глеб протянул лист бумаги, – если не против, напиши-ка заявление на приём. В произвольной форме.
Я допил глоток уже потеплевшей водочки и написал в произвольной форме, но с паспортными данными. Глеб быстро глянул и расписался: «Заявитель принят в члены Союза писателей Луганской народной Республики». Этот листок я с гордостью храню до сих пор – он для меня важнее многих красивых выпуклых «корочек» с золотыми буквами…
Над Луганском уже повисал тёплый апрельский вечер. Кто-то из Союза вызвался экскурсоводом – показать москвичам Луганск. Запомнились отреставрированные британские танки Врангеля МАRК V, что установлены за Краеведческим музеем. Мы (москвичи), как дети, облазили их полностью, позируя для фото, чуть ли не вися на бортовых пушках. Мало кто знает, кстати, что танки этого типа воевали не только в гражданскую войну – в 1942 году итальянские войска входили в Ворошиловград (так тогда назывался Луганск) с поддержкой именно танков МАRК V. Нынешняя Великобритания направляет в ВСУ для борьбы с Россией танки Challenger 2… ничто не меняется на сцене истории, кроме декораций.
От танков открывается прекрасный вид – перспектива уходит вдаль и вверх.
– Вот оттуда и бьют по нам, гады – сказал сопровождающий.
Как бьют, я скоро увидел – неподалеку стояло 5-ти этажное жилое здание со срезанным, словно чудовищным скальпелем, боком. С каждого этажа наружу, как кишки, свисала арматура, провода и даже ковровые дорожки. В окнах отрезанной квартиры на верхнем этаже горел свет.
– Там кто-то живёт? – спросил я, мгновенно трезвея. – Вот так, без стены?
– А куда им деваться? – ответил сопровождающий и махнул рукой – ничего, мол, не попишешь.
***
На следующее утро за мной зашла сама Жанна Викторовна. Перед Университетом была встреча в 20-й школе. По дороге мы зашли в сквер Героев Великой Отечественной войны – место, где около года назад (2 июня 2014 г.) погибли восемь и пострадали 28 человек при авианалёте на здание Областной государственной администрации. Прямо к этому зданию практически примыкают многоэтажные жилые дома, рядом расположен детский сад «Журавлик», а в нескольких десятках метров от места взрыва – игровая площадка, где были дети. Вот по ним стреляли ПТУРС-ами с «Су-25». Целью бомбардировки был, очевидно, тогдашний глава ЛНР Валерий Болотов, дети и женщины – как это называется – «побочный ущерб».
Из восьми погибших было пять женщин, в том числе министр здравоохранения ЛНР – Наталья Архипова. Одна луганчанка лежала рядом со своими оторванными ногами. Увидев, что кто-то снимает происходящее на телефон, из последних сил попросила дать ей позвонить родным. В Киеве всё это назвали «взрывом кондиционера».
Со стенда в сквере на меня смотрели фотографии погибших. В горле пересохло. На подходе к школе сушь стала невыносимой, и я спросил, нельзя ли взять где-то минералки.
– Был ларёк тут рядом, но снарядом разнесло. Перелетел через школу и прямо в ларёк. Но там, в классе, уже всё есть – просто ответила Жанна.
Если раньше мне становилось неловко от некой моральной неуклюжести, то теперь стало уже стыдно. Надо же – «снаряд перелетел через школу». И это здесь обыденность, как воронки по обочинам. Проклиная себя за лишние вопросы, я зашёл за Жанной в класс.
Старшеклассники, как и везде. Юные, шумные, раскованные. Только глаза другие. Словно настороже. Так смотрят на больную мать. Или на небо, гадая про снаряд – перелит – не перелетит? Сейчас не помню своих ответов, зато хорошо помню некоторые вопросы тех старшеклассников – и с места, и в записках, которых к концу встречи набрался целый ворох. Например: «Что такое вдохновение?», «Какие стихи Вы посвятили своим родителям?», «Как объяснить тем, кто нас бомбит, что с нельзя с нами воевать?».
Одна девчонка с первой парты потянула вверх руку.
– Как Вы понимаете милосердие?
Попробуй, ответь с кондачка.
После стихотворения «Штрафбат» из сборника «Безымянный батальон», где речь шла о пехоте, посланной на минные поля под Берлином:
Я зря с комбатом спорил,
За полем ждёт Берлин,
Но только вот на поле
Полно немецких мин.
…
Дошли мы до Берлина,
Не о цене сейчас,
Но вместо сердца – мина
У каждого из нас.
– прислали вопрос: «Почему память такая несправедливая? Почему полководцам ставят памятники, а рядовым солдатам, которых они (полководцы) посылали на смерть, – нет?»
Было понятно, что эти почти совершеннолетние ребята – по уму и по сердцу давно взрослые. На войне и под бомбами души взрослеют значительно быстрее и правильнее, чем в сытых столицах.
Так же тепло и по-взрослому приняла студенческая братия.
– Пройдём по другому этажу – выше попал снаряд, слав Богу, не в аудиторию, – так же, как всегда, по-будничному упредила Жанна.
В актовом зале (может быть, он назывался иначе, но не суть не в этом) сидело человек семьдесят – и, к моему приятному изумлению, большая часть – молодые прелестные девчата. (Вообще, я заметил, что в экстренных обстоятельствах обостряется не только совесть, но и красота. Сохранилась фотография, сделанная с задних рядов, где перед Вашим покорным слугой целое пшеничное поле девичьих головок. Одна из самых приятных в моей не короткой жизни).
Вопросов тоже было с избытком, было приятно, что я затронул эти юные сердца, а которых воронок было не меньше, чем на Луганских улицах.
***
Поехали на передок. По дороге на НП (наблюдательный пункт), где расположился взвод, наблюдающий за отводом украинских войск по Первому Минскому соглашению (в которое, надо признать, не верил никто уже тогда), Глеб сказал: «Ты мне намедни подарил значок Московской писательской организации. Давай так – ты мне потом еще привезёшь, а сейчас вручишь командиру, тем более значок на Георгиевской ленте. Витя – Виктор Плешаков, позывной «Дон» – тоже писатель. И поэт, свои песни поёт».
Я удивился и согласился одновременно. Поэт на передовой – это высший класс жизни.
В тот день не стреляли, поэтому рассказывать особо нечего – приехали, выгрузились, оглянулись. Какая-то мазанка, заборчик… Гусей только не хватало для мирной идиллии. Но на стене мазанки, рябой от пулевых меток, висели пара автоматов и гитара с автографами, сделанными на жёлтом чёрным фломастером.
– Вот, Виктор Плешаков, знакомьтесь, – они обнялись с Глебом, – командир, приехал из Питера в 14-м…
***
(Далее считаю уместным приводить выдержки из интервью Глеба Боброва, а также из собственных воспоминаний, опубликованные в свое время на портале «Осиянная Русь»)
Глеб Бобров: «Виктор приехал в Луганск в самом начале боев – летом 2014-го. Сразу попал к казакам и так с ними и служил до увольнения в запас…В качестве рядового бойца он участвовал в нескольких заметных сражениях при обороне Луганска. Потом уже в качестве командира разведвзвода нёс службу на Станично-Луганском направлении, а следом участвовал в битве за Дебальцево. После Виктор достаточно долго прослужил в должности замкомандира батальона. Плешаков приехал к нам на войну в 53 года, а уехал с войны в 57 лет – не каждый молодой выдержит четыре года жизни в окопах, котлового питания и непрерывного стресса. Жил, как умел, – на износ!»
Я сам коренной ленинградец, мне этот человек сразу стал близок. И где только не встретишь земляка. Плешаков со всеми поздоровался за руку и пригласил к небольшому столику. Совсем не по-военному красивая девушка (её звали Евгения, позывной «Ангара» – позже она и Виктор станут супругами) по-хозяйски распорядилась привезенными «сухпайками». Кажется, разговор никто не начинал – словно мы с небольшим опозданием подсели к хорошо знакомой компании. Говорили, как соблюдается и как не соблюдается перемирие, кто откуда приехал воевать (кто-то машину продал, чтобы приехать сюда чуть ли не с Дальнего Востока, кто-то бросил ВУЗ… с такими людьми разговаривать и легко, и непросто одновременно… но всегда есть, о чём), как ведут себя на той стороне. Были стихи – я, глядя на «Ангару», читал «Медсестру».
Потом Виктор взял гитару – «Мне тот бой не забыть нипочём. Смертью пропитан воздух…», после Высоцкого спел и своё, задел за сердце… потом приехали корреспонденты новостей – кажется, с телеканала «Россия». Корреспонденты были в бронежилетах с надписью ОБСЕ. Нам это показалось забавным – новости наши, а броники – потенциального противника. У нас, партизан-то ладно, у бойцов на НП не было ни бронежилетов, ни касок – в тот час, во всяком случае. Но дело они делали полезное, коль интервью именно у Плешакова приехали брать.
Таких людей всему миру не лишне послушать, не только гражданским «партизанам». Виктор, скрывая неловкость, взял на камеру несколько аккордов. Корреспонденты ещё выставили какие-то ракурсы, сняли виды и откатили. Разговор продолжился. Но петь – уже никто не пел.
Глеб посматривал на часы уже давно, но тут дал команду «подъём». Время, видимо было отмеряно по особому таймеру, нам в это вникать было излишним. Когда люди в первую встречу находят контакт, согласие в чем-то главном, прощаются всегда теплее, чем здоровались. Мы обнялись, и только после этого я попросил сфоткаться на память. Виктор не отказал. И кто ж знал, что эта фотография пойдёт в посмертные воспоминания о настоящем русском патриоте, воине и писателе.
Но лучше всех и всяких воспоминаний расскажут о Викторе Плешакове его строки «Письмо к украинскому солдату»!
«Привет.
Я примерно догадываюсь, почему ты решил взять в руки оружие. Выбор вариантов не так уж велик. Но это твой выбор, вопрос твоей совести. И с этим жить – тебе.
Но кое-что всё-таки хотелось бы тебе сказать. Хотя бы потому, что, если у человека есть вопросы совести, значит есть и совесть.
А это даёт надежду на то, что обязательно придёт время, когда лично тебе станет очень стыдно. Не только тебе одному разумеется, но и тебе конкретно – тоже.
Можешь считать меня сколько угодно зомбированным, или безнадёжно слепым и абсолютно не разбирающимся в том, что происходит сейчас на Украине. Пусть так.
Но! Я уверен. Вам всем, скоро станет мучительно стыдно. За свою страну, за своих правителей и за себя лично.
А пока по Украине гуляет глобальный страх. Страх, что всё катится в пропасть. И что делать – совершенно непонятно. Именно этот страх заставляет вас кричать друг другу по сто раз в день «Слава Украине». Именно этот страх заставляет вас соревноваться в супер-патриотизме на форумах и вывешивать украинские государственные символы на аватарках и автомобилях, по принципу «Чем больше – тем лучше». Этим вы доказываете друг другу свою безграничную любовь к Украине. И очень боитесь, что кто-то сможет заподозрить, что вы любите её недостаточно сильно. И из-за этого смогут обвинить вас в тайной симпатии к «колорадам».
А любовь вообще, и к Родине в частности, штука очень интимная. И в ваших доказательствах прохожим зевакам она не нуждается. Любовь – это чувства и поступки, а не лозунги и мантры. Вы (вне зависимости от того, правое дело ваше, или нет) абсолютно потеряли способность к трепетности в любви к Родине. И к критическому взгляду на мир и самих себя.
И то, что сейчас творится на Украине, это не всплеск патриотизма на почве борьбы за свободу, а шабаш.
Тебе наверняка сейчас очень обидно читать эти строки. Потому что лично ты себя трусом не считаешь. И для этого, вероятно, есть основания. Но ведь я говорю о другом страхе и о другой трусости. Можно абсолютно хладнокровно идти с голыми руками на нож. Можно сохранять спокойствие в ночном бою в окружении, когда вообще непонятно, кто где и что будет через секунду. И в то же время бояться признаться самому себе, что твой народ сходит с ума.
Что остатки твоей страны цинично распродают оптом и в розницу, и с выбором нового президента ничего не изменилось. И измениться не может в принципе. Что люстрация выродилась в фарс, даже не начавшись. Что правят вами всё те же, и всё так же. А ещё одного майдана твоя страна просто не выдержит. И этот твой страх тоже понятен. Иногда проще дать отрубить себе руку, чем впустить в себя правду, которая может раздавить тебя как личность.
Но это не значит, что отрезвления не будет.
Будет.
Обязательно.
Мне сейчас очень больно и стыдно. За тебя, за других украинцев, за саму страну. А стыдно потому, что как ни крути – а все мы русские ребята.
Просто Россия – это не страна. Это Вселенная. И как всякая приличная вселенная, имеет целое ожерелье созвездий: Киевская Русь, Новая Русь, Белая Русь, Московская Русь, Господин Великий Новгород, Урал, Сибирь, Даурия… Перечислять можно бесконечно. И Русский – это не нация. Это слово прилагательное. Прилагательное к земле своей святой. И бурят из- под Улан-Удэ, и осетин, и пермяк- солёные уши, ничуть не менее русские, чем мы с тобой.
Украинцы очень остро ощущают свою самобытность. И что? Вы от этого стали эфиопами? Или так понравилось быть «протоукрами»? Или ты думаешь, что сибиряки или уральцы хоть на секунду забыли, что они именно сибиряки и уральцы?
Все мы русские. Но именно вы почему-то противопоставили себя корням нашим. Это называется – предательство Рода. И земля отвечает вам взаимностью. И поэтому вас корёжит и трясёт как припадочных. И мечется ваш разум на грани сумасшествия. И больно вам, и тошно. И ненависть к тем, кого вы предали, переполняет вас.
Отрезвление придёт обязательно. И тогда ты вспомнишь эти строки. А мы снова поможем и простим. Так, как делали это всегда. И найдём у себя в душе свою часть вины перед вами. И покаемся. Обязательно.
Потому что покаяние очищает душу. А нет души – нет русского человека. Но это будет наше решение, а не уступки вашим требованиям.
Мы – братья. И других братьев на этой планете у нас не было и не будет.
У вас скоро всё будет совсем плохо. Но постарайся, пожалуйста, не решать свои проблемы бессмысленной героической гибелью в бою. Потому что это тоже будет трусость. И поверь мне на слово – скоро твоя жизнь очень понадобится твоей Родине. Просто потому, что подонки, которые сейчас усиленно рядятся в одежды суперпатритов, способны только рвать от неё и набивать свои защёчные мешки. А поднять Украину с колен смогут только настоящие русские люди. Очень надеюсь, что ты из их числа.
Ты солдат, и ты на войне. Но нажимая на курок, ни на секунду не забывай – это русский стреляет в русских. Сейчас это уже, увы, необратимо. Но не давай ненависти захлестнуть твой разум и превратить тебя в зверя. Ты можешь считать своим врагом человека с автоматом в противоположном окопе. Или меня. Но не беззащитных стариков, женщин и детей.
Будь солдатом, а не палачом.
Это всё. Живи по совести и пожелай мне того же.
Дон».
…Командир разведвзвода 1-й отдельной казачьей сотни имени М. Платова Станично-Луганского района Виктор «Дон» Плешаков скончался от ран через четыре года после нашего знакомства. Похоронен в Луганске с воинскими почестями.
Глеб Бобров:
«Похоронили Витю. Гроб был красивый, с латунным распятием на крышке. В съёмной хрущёвке из имущества осталась та самая гитара с автографами из прошлого, выглаженный и сложенный «квадратиком» застиранный камуфляж, офицерская планшетка и распечатанная из телефона фотка, прилепленная на пианино. Плюс не верящая в происходящая молодая вдова и трёхлетний сынишка».
Я горд знакомством с этим человеком. И тем, что расписался на его гитаре.
P.S. Я снова встретил Женю «Ангару» с четырёхлетним сыном 1 марта 2021 года в Москве, в день семилетия «Русской весны», в доме Союза писателей России, куда она при поддержке наших общих друзей из Организации «Русь Триединая» и «Союза Добровольцев Донбасса» привезла книгу своего мужа Виктора «Дона» Плешакова «Исповедь комбатанта».
И так было приятно вспомнить нашу встречу на Луганщине, только вот лучшие люди уходят от нас. А лучшие люди – на Донбассе.
Январь, 2023
#своихнебросаем #вместесРоссией #культурныйкодДонбасса #позывнойпобеда #Фондкультурныхинициатив #Грантдлякреативныхкоманд #Культура