На сайте «Дом писателя. Санкт-Петербург» опубликована информация о прошедшем в Северной столице Круглом столе «Прогресс в литературе и искусстве. Современный взгляд».
Прогресс в литературе и искусстве. Современный взгляд
23 сентября 2021 в рамках заседания Секции критики и литературоведения Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России был проведён Круглый стол на тему «Прогресс в литературе и искусстве. Современный взгляд».
Вступительный доклад о теории прогресса применительно к литературе и искусству в исторической перспективе сделал секретарь Союза писателей России Роман Геннадьевич Круглов, далее высказались член Союза писателей России Александр Васильевич Медведев, доктор филологических наук, главный редактор журнала «Вестник Литературы» Татьяна Анатольевна Федяева, руководитель литературного общества «Молодой Петербург», сопредседатель Секции поэзии Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России Алексей Дмитриевич Ахматов и другие.
Предлагаем Вашему вниманию отзыв члена Союза писателей России Елены Сергеевны Ивановой:
«Слушая выступление Круглова, я пыталась применить теоретические выкладки к современной литературе, нащупать, где в современном нам искусстве тот самый прогресс, и есть ли он.
В рамках своего доклада Роман Круглов обозначил внешнее понимание прогресса в искусстве (на уровне изменения средств выразительности) и внутреннее (на уровне приближения к идеалу). При этом очевидно, что технологический и сущностный прогресс неотделимы друг от друга, эстетика всегда растёт из этики и не может существовать сама по себе.
Роман Круглов в своём докладе остался в рамках смыслового поля христианской традиции. Для определения того идеала, к которому должно стремиться искусство, воспользовался формулой Платона, который, как известно, создал систему категорий, позже ставшую основой христианского богословия. Задачу искусства докладчик обозначил как «актуализацию вечного».
Но следует понимать, что мы живём в мире, где не во всех культурах «вечное» в принципе есть. Поэтому на уровне общего теоретического взгляда, полагаю, все писатели, читатели и критики, в целом согласны с тем, что литературное произведение должно быть прогрессивным в заявленном выше «истинном», сущностном смысле. Вряд ли кто-то станет спорить с тем, что нужно говорить о важных вещах современным языком. Откуда же тогда столько споров об актуальности и неактуальности, современности и несовременности? Всё дело в тех самых «важных вещах», которые в разных культурных средах различны, а часто и диаметрально противоположны.
Алексей Ахматов, говоря о поэзии, подчеркнул, что её язык должен быть адекватен современности. Он привёл в пример многочисленные глагольные рифмы Пушкина, современным читателем уже не воспринимаемые. Парадоксально, но почти о том же говорит в одной из своих статей Дмитрий Кузьмин: «<…> человек, выросший среди хрущёвок (или среди небоскрёбов), смотрит на золотую осень не теми же глазами, какими Пушкин из своей усадьбы. И любовь мы сегодня понимаем не так, как Пушкин, заставивший свою любимую Татьяну объяснять, что она “другому отдана и будет век ему верна”. И с формой стиха – примерно то же самое. Есть формы, которых сто лет назад попросту не было (а время от времени поэты придумывают что-то совершенно новое)».
При этом достаточно почитать стихи участников лито «Молодой Петербург», которым руководит Ахматов, и стихи авторов журнала «Воздух», которым руководит Кузьмин, чтобы убедиться в том, что, признавая прогресс как таковой, эти люди видят его совершенно по-разному. При этом риторика «как-Пушкин-уже-нельзя» родом из начала 2000-х, предполагающая, что Пушкин – «ещё», а мы – «уже», что кто-то где-то застрял, а кто-то куда-то продвинулся (то есть, прогресс универсален и линеен) удивительно живуча.
Восприимчивость к одной поэтике и невосприимчивость к другой определяется восприимчивостью к одним смыслам и невосприимчивостью к другим, то есть, культурной принадлежностью. И говорить о том, что одно явление прогрессивно по отношению к другому можно только если они сосуществуют в рамках одного культурного поля. «Актуальная поэзия» начала ХХI века выросла из советской «неофициальной», неподцензурной поэзии второй половины ХХ века, а та, в свою очередь, находилась под сильным влиянием как современной ей западной культуры, так и ряда авангардных течений начала прошлого столетия. Корректно ли в такой ситуации кивать на Пушкина?
Нередко всю русскоязычную литературу сравнивают с одним большим деревом только на основании того, что она русскоязычная, и на высоте разных столетий из общего ствола рождаются разные побеги и растут в разные стороны. Вот тот же Дмитрий Кузьмин пишет о многообразии современной поэзии: «Ведь глупо же, захотев познакомиться с огромным деревом, обойтись разглядыванием единственной веточки, которая первой подвернулась под руку».
Красивое, но, на мой взгляд, некорректное сравнение. Нет никакого одного большого дерева русской литературы, есть разные деревья, растущие из разных культурных корней. Я намеренно избегаю разговора о том, плоды каких деревьев кажутся лично мне ядовитыми и почему, поскольку аргументация неизбежно будет лежать вне литературной плоскости.
При этом критики, споря об актуальности, современности, нередко остаются в рамках спора о языковых средствах. Например, Алексей Саломатин, полемизируя о современной поэзии с Анной Голубковой, пишет: «Да, понятие «художественной ткани» исторически (а еще географически, этнически, культурно etc.) детерминировано, вот только разговор о пресловутой ткани остаётся разговором об эстетических достоинствах и недостатках произведения (а не о том, насколько удачно автор вписался в модную злободневность), независимо от того, ведут его джахилийские бедуины или старокитайские филологи».
Позволю себе не согласиться. Те или иные эстетические достоинства и недостатки существуют только в рамках тех или иных этических систем, а они в пределах современной русскоязычной литературы почти настолько же различны, как у «джахилийских бедуинов» и «старокитайских филологов».
И пресловутый спор «актуалов» с «неактуалами» в поэзии именно по этой причине представляется мне диалогом слепого с глухим. Всегда велик соблазн назвать то, что лично тебе культурно чуждо, либо отсталым, безнадёжно устаревшим, либо бессмысленным и глупым. А научить человека чувствовать поэтику, воплощающую не близкие ему смыслы, с моей точки зрения, невозможно. Невозможно воспринимать авторов журнала «Воздух», не ощущая себя частью поколения «ми ту». Невозможно воспринимать Пушкина, не чувствуя собственной причастности к русской культуре ХIХ века. Невозможно оценить то или иное хокку, не имея никакого отношения к традиционной японской культуре. Поэтому попытки критика что-то аргументированно объяснить людям другой культуры часто похожи на попытки объяснить некурящему человеку разницу между сортами табака или попытки помочь непьющему сориентироваться в ассортименте винного магазина.
И когда эти попытки не приносят результата, остаётся лишь развести руками и иронично процитировать одну известную песенку конца ХХ века: «Я же говорил тебе, / Что так ходить уже нельзя, / А ты не понимаешь ничего/ И ничего не хочешь менять».
Роман Круглов справедливо назвал понятие прогресса вероисповедным. То есть жёстко культурно детерминированным. А поскольку никакого единого культурного пространства в нашей стране нет, то и ни о каком универсально понимаемом прогрессе говорить нельзя. Есть лишь пространство бессмысленных споров, в которых каждый говорит оппоненту: «Ты выглядишь так несовременно рядом со мной».
Оригинал публикации: http://dompisatel.ru/?p=22627
