О чём вопиют «Топи»
«…Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил… Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича − изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать…»
М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Он ярок и талантлив, этот Дмитрий Алексеевич Глуховский, он умеет затянуть, увлечь, заинтересовать, обладая нешуточным писательским даром. Но чем талантливее его тексты – тем отчётливее, помимо воли автора, просто в силу «качества изображения» в них предстаёт тупик либеральных мечтаний, бессмысленность и бесплодность того течения деволюции, которому Глуховский отдал душу (надеюсь, не продал!) и служит на литературном фронте. Изобразительный талант вовсе не означает философской глубины, можно писать блестяще – и при этом «ни о чём». Так, что в итоге читатель спрашивает, дочитав произведение «запоем», не отрываясь: «а зачем он мне всё это рассказывал?».
Ждёшь, что увлекательное повествование к чему-то выйдет и тебя выведет, а оно обрывается на полуслове, так ничем и не одарив. Ну что же, у книги есть три измерения достоинств: красота языка, увлекательность сюжета и глубина философских идей. И не всегда три этих измерения сходятся в одной точке! Глуховский наиболее силён, как «сюжетист», он неистощим на выдумку и психологическую подначку, он умеет держать внимание, пленить глаза читателя – не отпуская их, не давая отвлекаться по сторонам. Красота языка? Ну, скажем так – «не Бунин». Впрочем, и не косноязычен.
Идеи? Вот тут и кроется самое интересное в Глуховском. Он не умеет быть простым «аниматором», он выводит из приключений своих персонажей философскую притчу, придаёт им некое символическое мета-бытие, пытается работать со старинной и величественной формулой русской литературы: «сказка ложь, да в ней намёк».
Только «урока добрым молодцам» не получается! Глуховский – либерал, и это, конечно, его личное дело и его право. «Он так видит» – как говорят про замысловатых художников.
В интервью Жанне Немцовой он сказал, что сотрудничать с властью РФ – невозможно, а СМИ России находятся под контролем государства, став средствами дезинформации и манипулирования. Предсказуемо Глуховский оказался в стане Алексея Навального, назвал оппозиционера единственным «политиком, который всерьёз претендует на власть». Мол, Навальный – единственное олицетворение «борьбы с открытым забралом против всего того, что в нашей стране с какой-то удручающей скоростью начинает усугубляться и накапливаться…».
Кто бы возражал против права Дмитрия Алексеевича так полагать?! Явно не я! Художественное творчество писателя и сценариста неминуемо вбирает в себя эту позицию, как губка влагу. Глуховский метит на ту роль в либеральной среде, какую Достоевский занимает у патриотов. Опять же, флаг ему в руки, тем более, что с главной задачей писателя – увлекательно рассказывать истории – он справляется.
Но что в конечном итоге отражает метафизическая притча от Глуховского? В какие «топи» он нас ведёт, и куда из них выведет?
*
И здесь мы видим традиционную для крупного писателя роль – роль зеркала. Если говорить о Дмитрии Глуховском, то он – зеркало деволюции постсоветского общества. Я постоянно подчёркиваю: писатель – это профессия, обречённая обобщать!
Вот, к примеру, практикующий вор ничего обобщать не обязан, да и не хочет. Он ворует лично для себя, и «доносит» украденное тоже только до себя. Писатель и кинематографист – обречены что-то доносить до читателя/зрителя.
Вору хорошо жить в том смысле, что ему не нужно формулировать никаких обобщённых идей, претендующих быть всем интересными. Он не пытается беседовать с многомиллионной аудиторией, не претендует чему-то научить народ.
А у писателя и кинематографиста так не получится. Ему нужна идея, которая (в идеале) – интересна не только ему одному, а всем и каждому. И у либералов это идея «свободы, демократии», эродировавшая до почти полного выветривания. Говоря языком Евангелия – эта соль потеряла свою солёность, и чем её солить?!
У либералов первой волны, 80-х (каюсь, симпатизировал им по молодости лет) – «соль» была солёной. Демократию они умело продавали массам, как инструмент правовой защиты и материального изобилия. И это «внушало». Но шли годы. Жизнь развенчала ложные причинно-следственные связи, продаваемые политтехнологами.
Оказалось, неумолимо всплыло – что демократия в её либерально-западных формулировках – не сулит обычному человеку ни правовой защиты, ни материального достатка. И тогда одни (такие, как я) – сказали: а зачем она тогда нужна? И отправились на поиски настоящих инструментов защиты и благополучия народа.
А другие (среди них оказался мой ровесник Глуховский) – выдумали внушать, что западная буржуазная демократия хороша «просто так», сама по себе. И без прав, и без благополучия человека. У них демократия превратилась в «писаную торбу», с которой они носятся, наплевав, что она давно отвязалась и от развития, и от повышения уровня жизни, и от правовой защищённости людей в обществе, принимающем черты явно зоологические, наполняющемся первобытными отношениями.
Демократия у них – это то самое слово «халва» из восточной притчи, которое нужно сто раз повторить, дабы почувствовать во рту вкус халвы.
*
Посмотрел я очень увлекательный (сюжетно-захватывающий) сериал Глуховского «Топи», и увидел там именно это: зеркало деволюции либерала. Иначе говоря – отчётливо встающий перед зрителем тупик всех либеральных предпочтений и приоритетов.
Не знаю, видит ли эту деволюцию сам Глуховский (подозреваю, что нет) – но вдумчивый зритель увидит её почти сразу.
Как пишет в своём сюжетном обзоре «Топей» Александр Гримм: «Предприятие производит ракетное топливо и отравляет всю воду в округе, сбрасывая токсичные отходы. Вода – ключевой герой в сериале. Вода – вызывает у людей галлюцинации». Всё это сопровождается мрачной психоделической музыкой, усиливающей эффект.
«А так как воду употребляют все – то получается массовое помешательство, – разъясняет Гримм. – Такое уже случалось в истории, например, массовые отравления спорыньёй в Европе, которое, как считают некоторые историки, вызвало тёмные века. Или танцующая эпидемия 1518 года, когда 400 человек неожиданно пустилось в пляс. Или эпидемия смеха в Танзании, когда 150 учеников смеялись несколько часов подряд, без остановок катаясь по траве. 1965 год – сразу 85 девочек из города Блэкберн, Англия, падают в обморок. В 1983 году 948 женщин из Иордании падают в обморок. Все это случаи массового психоза, вызванного каким-то токсином.
Предприятие травит воду, вследствие чего население окрестных деревень испытывает галлюцинации и становится очень внушаемо. Здесь вода выступает и как обычный токсин, и как аналог пропаганды. Хозяин, который имеет непосредственную власть на территории, просто развлекается, как он сам заявляет – очень скучно, когда у тебя есть всё, – рубит головы, подчиняет жителей – держит в страхе деревни».
Очень интересный сюжетный ход! Он хорошо завуалирован в первых сериях, заставляя зрителя гадать, строить самые разные предположения, и, разумеется, претендующий стать символом нашей жизни.
Как и у Стивена Кинга – это не просто игра в захватывающие истории, а поиск метафоры бытия, которую предлагают примерить на себя каждому читателю-зрителю.
Как пишет Александр Гримм: «Вообще, сериал о том, как легко управлять одурманенными людьми. Отравленная вода – аллегория пропаганды и массмедиа, чью продукцию жители потребляют ежедневно, веря в создаваемые телевизором галлюцинации… Даже сам сериал начал легко управлять людьми, заставив поверить в мистику и «Посмертие». И пока одурманенный народ верит в чертовщину, его продолжают травить ядовитыми сбросами».
Тут надо сказать, что грань между реальным массовым психозом и мистикой очень тонка и не всегда понятно, что есть что. Очевидна аллегория на современную Россию глазами либерала.
«Топи» – мастерски задуманный и поставленный сериал, который сперва прикидывается ужастиком, потом мистикой, но оказывается, что он через эту мистику рассказывает о либеральном видении России и жизни, выходит на философию, свойственную нашим «деволюционерам».
Тут много «окрошки» из их головы: масса библейских отсылок, остросоциальной жути и скелет сгнившей двуглавой вороны, маячащий в чаду бреда персонажей.
Сериал начался с того, что надо бороться с «фэсерами», ФСБ. Кто борется – тот герой нашего времени. А кто сотрудничает – подлец и предатель. Почему – непонятно, поскольку, словами Пастернака – «тут кончается искусство, и дышат почва и судьба».
Конечно, по канонам критического реализма, замахнувшись на «фэсеров», надо бы показать: чем так плохи «фэсеры», что бороться с ними – подвиг, осознаваемый всей персонажной тусовкой? А то получается какая-то «борьба с велосипедистами» или с «рыжими», которые плохи уже тем, что просто есть. У Гитлера еврей был плох только тем, что еврей, а у Глуховского сотрудник ФСБ плох только тем, что он сотрудник ФСБ.
Но такой немотивированный кукиш – и есть «почва и судьба» либералов РФ, против которых бессильно всё художественное мастерство Глуховского (а я не склонен его принижать).
Либерал в России глубинно-суицидален, потому что он видит зло в самом существовании контрразведки. Он видит зло в самом существовании государства, законности, границах и т.п. У либерала нет того тонкого чутья, которое свойственно было Булгакову, который, нисколько не симпатизируя советскому строю, был буквально пропитан уважением к государству! Умел отделять личную неприязнь от пусть суровой, но необходимости государства для жизни нации…
Глуховский не Булгаков. Глуховский не понимает, что если всего очерняемого им «зла» не будет – то не станет и жизни. Надо, по мнению либерала, так «освободиться», чтобы все органы прекратили функционировать. Вот ФСБ – хочет всё знать, а оно не должно ничего знать. Пусть все знания останутся монополией ЦРУ и немножко СБУ…
Чувствуется обида либералов на народ. На тот самый народ, который, при всей темноте и запутанных воззрениях, диковатых причудах, при всех народных предрассудках и даже мракобесии – тем не менее, не желает в гроб лечь и быстро помереть. И эта обида на народ – фон, на котором творит Глуховский.
Регулярно повторяемый лейтмотив сериала – «Не могут они без хозяина-то!». Шизофрения либерала год от года всё разительнее. Когда речь идёт об экономике, то они настаивают, что нужен «крепкий хозяин», частный собственник. «Без хозяина земля сирота» – славили они деревенского кулака. Но когда речь идёт о политике (всего лишь верхушечном отражении экономики) – те же самые люди начинают говорить об идее Хозяина с ненавистью и презрением.
Как вообще отделить фабриканта, хозяина фабрики, от монарха, хозяина территории, – я не знаю. Спрашивайте у либералов. У них рабочие, изгнавшие фабриканта, – чёрное быдло, обречённое на голод и страдания, развал производства. А те же самые рабочие, изгнавшие президента, – почему-то становятся молодцы и герои «с достоинством»…
Это следствие особых психопатических процессов в либералах, которые невозможно рационально объяснить.
*
Разница между социальной революцией и деволюцией (зеркалом которой прекрасно выступил Глуховский) – в том, что революция создаёт новое, а деволюция ломает старое. Деволюция не имеет никаких позитивных планов, главная её цель – «снести старый порядок». Зачем? – деволюция не знает.
Ну, снесёшь ты его, а что взамен?!
Большевики начали электрификацию, не дожидаясь конца гражданской войны. Так у них руки зудели – поскорее закончить возню со сломом и перейти к давно обдуманному, выстраданному строительству!
У либерала нет конца гражданской войне, и всё, по сути, сводится к гражданской войне. Гражданская смута – не переходный период, а самоцель деволюции.
Вот скажите, положа руку на сердце: что делать УГ (Украинскому Государству), если оно закончит гражданскую войну? Оно потому её и не заканчивает столько лет, что не имеет ответа на этот вопрос. Никаких направлений созидания у бандеровцев нет. У них всё на свете кропить «вражьей кровью» – самоцель и делу венец!
Бандеровцы построят индустрию? Бандеровцы создадут тракторный парк селу? Бандеровцы полетят в Космос? Не смешите меня: это и звучит-то как анекдот.
Деволюция – не видит никаких перспектив, кроме сноса и разрушения. Сломав и испортив одно – она (если не сдохла) переключается ломать что-то другое.
Писатель Глуховский, смолоду впитав в себя эти либеральные токсины, – не может предметно описать ни зла, ни противостояния злу. Но не потому, что ему не хватает художественного таланта! А потому, что либеральная идея не умеет отличать Добро от зла. И «зеркало деволюции» это отражает в лучшем виде, выпукло и подробно.
Работая с человеком, либерализм работает с миром желаний, хотелок, капризов. У либерализма нет, как у других идеологий, «мира долженствования», у него есть только миры хотения.
В этом сила либерализма: в каждом человеке есть животное, и животному нравится, когда ему чешут за ушком. Но в этом и слабость либерализма, в первую очередь – слабость мотивов созидания.
Человеческие желания (пресловутая добровольность) – ветрены, переменчивы, смутны, противоречивы. Потому и красные, и белые, начав строить свои армии на принципах добровольности, вынуждены были вскоре перейти к принудительному призыву. Добровольцы могут составить ядро армии, но ни одна армия мира нигде и никогда не складывалась целиком из одних только добровольцев.
Человеческое хотение, каприз – враг любой дисциплины, включая и самодисциплину личности. Растлевать человека постоянным заигрыванием с миром его желаний – всё равно, что методично расшатывать зуб в десне. Даже самый здоровый зуб, если его долго и методично качать – в итоге выпадет!
Что же касается анархии, к которой в итоге сводится любой либерализм, сколько бы ни открещивался от неё на словах, – то анархия не просто плоха. Она – состояние, несовместимое с жизнью. Самоубийство нации.
Либерализм, настаивая на добровольности всякого человеческого поведения («не хочу – не рожаю», например) – в конечном итоге производит из человека «полное чмо», какую-то бесхребетную слизь, питательное пюре для соседних народов.
И вот, чтобы не превратиться в капризное животное, окончательно погрязшее в своих похотях и придурях, сбивчивое и непредсказуемое в желаниях, – люди придумали такие штуки, как долг, ответственность, обязанности, государство, ФСБ, и т.п.
Человек не может делать только то, что ему нравится. Человек рождён служить, а не паясничать. Вы, господа либералы, ругаете человека, что он «не может без Хозяина», но ведь в это понятие «Хозяин» вы включили всякую мотивацию осознанного поведения!
А без смысла человек может? Без различения Добра от зла? Истины от лжи? Смысл, Добро, Истина – они ведь тоже хозяева для человека, они отрицают свои противоположности, они не дают «свободу выбора» между собой и антиподом…
То, что нравится одному человеку, – не нравится другому. То есть о вкусах не спорят, но нельзя всё сводить к вкусам и личным удовольствиям! Простая мысль – но до либералов она не доходит.
Глуховский это и отразил: непонятно, в чём зло зла, и непонятно, в чём противостояние злу. Отрицательные персонажи непостижимы в мотивациях, а положительных просто… нет.
Зачем люди делают то, что они делают?
Ответ Глуховского: потому что им так хочется. Точка. Кода.
Это рабство у тёмных желаний – объединяет у Глуховского всех.
И девушку, которая бежит от жениха, и бежит до смерти.
И тирана, явно сумасшедшего, рубящего головы со скуки. Потому что ему делать нечего, и (ключевое слово!) – так хочется.
Глуховский отражает деструктивное общество – но нет никакого даже намёка на ремонт этой деструкции, на что-то «конструктивное взамен».
Потому вполне предсказуемо у «Топей» не случилось хэппиенда. Даже выжившая в единственном числе героиня в конце ездит на поезде по кругу, не в силах покинуть Топи.
Почему из Топей нельзя уехать?
Из Топей не уехать, потому что от себя не убежишь.
Это «символ веры» либералов: невозможность рабов греха убежать от себя.
Если снять воспалённую, багровую пелену их фанатичного «свободничества» и посмотреть трезвым взглядом – убежать от себя очень даже можно. Собственно, Разум для того и дан человеку, чтобы он смог убежать из пещер первобытности не только до пирамид, но и до космодромов.
Но, разумеется, чтобы бежать от себя, опираясь на Разум, – нужен «царь в голове», а либералы хотят жить «без царя в голове». Потому они от себя из «Топей» убежать никогда и никуда не могут.
Главный же признак Разума – отстранённость от чувственных желаний, от слепоты симпатий и антипатий.
Ни собственное поведение, ни поведение других людей мы не вправе оценивать по шкале «нравится – не нравится», «приятно – неприятно».
Мы обязаны просчитать и предвидеть результат действий, в том числе и долгосрочный.
Или мы это умеем делать. Или мы – «не можем убежать от себя», и выбраться из топей.
Как пересказывает сюжет Александр Гримм: «Все каждый день пьют токсичную водичку. А поезд, ездящий по кругу, – символизирует круговую поруку. Помните, мент как узнал, что их пригласили специально, – не давал им уехать? И сайт монастыря действительно существует – заманивает людей в бедственном положении для развлечения Хозяина».
Здесь характерный для либералов взгляд на тиранию как нечто, порождённое субъективными желаниями тирана. Почему тиран зверствует? Да потому, что ему так хочется! Тиран – всего лишь носитель извращённых, патологических желаний, психопат – и в его действиях нет никакого объективного основания.
На самом-то деле проблема тирании и свободы очень тесно взаимоувязаны, о чём Глуховский никогда не напишет. Максимальная свобода приводит к тирании, потому что максимальное удовлетворение одних людей – есть максимальное подавление других.
То есть любая тирания – есть диктатура множества против множества, реализация интересов, желаний одной (и всегда очень крупной!) группы населения – за счёт прав и интересов другой группы.
Разумный человек отрицает взгляд на деспотию как на причуду одинокого психопата. Психопат, будучи одиноким, – окажется в сумасшедшем доме, а не в руководителях. Любой диктатор – не только правящее, но и обслуживающее лицо. И его терпят те, чьи интересы он обслуживает, только до тех пор, пока он их обслуживает.
Никакое «помазание на царство» не мешает, как мы видим, незадачливому царю оказаться на станции Дно, а незадачливому генсеку – рекламным агентом пиццы…
*
Глуховский, используя инструменты мистического триллера, сумел создать социально-политическую драму современной России, что само по себе – высший пилотаж для художника. Говорить не в лоб, а метафорой, иносказанием – всегда и тоньше, и глубже. И действует куда сильнее, чем примитивный памфлет.
Но социально-политическую драму России Глуховский отразил фасеточным взглядом либерала. Ощутима его страсть, как художника, ощутимо вложенное в дело сердце – то «колдовское зелье», которого никогда не бывает в продуктах тех, кто «работает за бабки». Это не отмывка бюджета – а попытка высказаться от души.
Драма либерала в том, что жить как хочет – он не может. А жить как может – он не хочет. Прежде всего, либерал бы хотел «одолеть диалектику» – взять от жизни всё и сразу, и ничего за это не отдавать. Жизнь же устроена так, что даёт мало и скудно, и только в обмен на серьёзное напряжение. Всякий раз, что-то давая, жизнь что-то и забирает.
Либеральная идиллия – есть утопия, и утопия очевидная. Это мечта о полном изобилии, которое достигается без всяких усилий, борьбы и террора, одними лишь улыбками, смехом и радостью.
Жизнь отторгает такой утопизм – и в обиде на жизнь рождается мрачное зеркало «Топей», тоскливый и безысходный образ окружающего мира, где «ничего не меняется», и «даже если уйдет один Хозяин – придёт другой».
Разумный человек понимает, что это просто норма жизни, условие земного бытия, – либерала же эти «приходы Хозяина» ввергают в истерику и отчаяние.
Это не поезд России едет по кругу. Это поезд Глуховского и других либералов едет по замкнутому кругу, мастерски отражённому Глуховским в его мистико-философском кошмаре. Либералы рыдают и заламывают руки: «Проснись через сто лет и в России также будут пить «воду пропаганды» и воровать». Определённая доля истины в этой истерике есть. Другое дело, что локализовать это в России – нелепость. Это вообще жизнь как таковая. Ибо и воруют, и пьют, и пропагандой отравляются люди во всех странах. И в обозримом будущем они будут это делать. Хочешь – плачь; а хочешь – просто прими.
Законы природы – не приговор, а испытание. Создание авиации не отменило силу земного притяжения. Оно лишь преодолело её. Для либералов же всякий закон жизни – приговор, отчего они и хнычут. Из жуткого и сильного образа Глуховского, из «Топей» можно выбраться только силой Разума. Но это путь не для либерала – отчего либерал выхода из «топей» никогда не найдёт. Вместо того чтобы спроектировать и показать злой реальности альтернативу – либерал будет вечно крутить ей кукиши, показывать язык и корчить рожи.
Гордясь своей «смелостью», «гражданским мужеством». И не понимая, сколько в этом «мужестве» детского, инфантильного «праздника непослушания».
Быть «против» – не героизм, а глупость. «Против» – это позиция ни о чём. Настоящий героизм всегда «за», он предполагает не тупое разрушение, а продуманную смену.
Любой общественный институт, пока ему не нашлось лучшей замены – исторически прогрессивен. Это и есть «принцип историзма»: пока человек не дорос до лучшего, плохое является для него единственной защитой от худшего.
*
И если уж кто обпился до одури галлюциногенной водичкой из «Топей» – так это сами либералы. Народ живёт – насколько ему хватает ума, а либерал – насколько простирается его безумие. Удел либерала – даже творчески одарённого – жить среди миражей, среди воображаемых и в реальности нигде не существующих «Европ», «Америк» и «Западов», жить среди фантомов внезапно и беспричинно «очестняющихся» (ставших вдруг в один день честными) судов, выборов и чиновников.
Руки либерала складываются только в фигу – иногда в кармане, а иногда, когда распалится, – то на всеобщее обозрение. Эти руки не могут сложить ни трудовой, ни боевой кулак. Если бы Глуховский жил на Украине – то ему бы его фигу вывернули за спину, запретив говорить и писать по-русски.
А ведь это его рабочий инструмент, на чём бы он писал? На суахили? Получилось бы «Топи» на суахили так же бодро, как и на русском?! Сомневаюсь… Все украинские версии Навального уезжают не в колонию, а на полтора метра под землю.
Поливая своими испражнениями ту власть, которая его, как ребёнка, посадила себе на плечи, – либерал этим всегда добивается только одного: приходит власть свирепая, которая уже никак с либералами не заигрывает, а только «мочит». И не делает попыток «понять их сложность», а ломает им кости. Яркий пример – Украина с её запредельно-террористическим режимом, объявленным к тому же на Западе «образцом демократии»… Вот уж топь, так топь!
*
Как художник – Глуховский в «Топях» на высоте. Он умело сплёл полифонию из множества планов и ракурсов: реалистического, мистического, бытового, детективного, буквального и метафорического, узнаваемо-вещественного и аллегорического.
Но хорошее зеркало – хорошо отражает то, что перед ним. Хорошее зеркало не обязано отражать прекрасное – если перед ним безобразное. Оно лишь в точности передаст все черты и нюансы безобразного.
Глуховский, сам того не желая, отразил тупик беснования и полоумия либерального человека в России, всю безысходность либерального пути из ниоткуда в никуда.
Он отразил не Россию – а либеральный взгляд на Россию, очень специфический и с сильным преломлением.
Господа либералы, – как бы вопиют «Топи», – даже если земля наша бедна и несчастна, то вы ничего не можете ей дать, кроме дополнительных бедствий и несчастий! И даже если она скудна – вы бессильны восполнить её скудость. И если она в чём-то не права – то не вам учить её правоте. Дело не в том состоянии, в котором находится России, а в том состоянии, в котором находитесь вы.
Вы народу ничего, кроме самоубийства, предложить не можете. И все ваши краски, росписи, доводы – через кричащую боль живой жизни рекламируют только её «прерывание», и ничего больше.
А если об этом скучно читать в полемической статье – то посмотрите сериал Глуховского «Топи». Там то же самое отражено в очень увлекательной и игровой манере…
Александр Леонидов (Филиппов)
