Предлагаем вниманию читателей рассказ Никиты Брагина (доктора геолого-минералогических наук, главного научного сотрудника Геологического института Российской Академии наук, эксперта ВАК, члена Союза писателей России) о Донбассе начала 70-х годов прошлого века.
Солнечные дни Донбасса
Воспоминания о студенческой практике 1974 года
Сейчас, когда слышишь или читаешь названия «Донбасс, Горловка, Волноваха, Мариуполь», возникают естественные в нашей нынешней ситуации мысли о войне, разрушении, противостоянии, преступлении, героизме. Мы живём этим уже давно, и не месяцы, а годы, и многое, когда-то привычное, успело далеко отодвинуться. Память отступает перед напором ежедневного…
Писатель, если только он
Волна, а океан – Россия,
Не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия.
Яков Полонский написал эти строки в 1865 году, и по иному поводу, но как это близко нам, нынешним. Война владеет умом и сердцем, война направляет перо. Тем не менее, в этом всепоглощающем палящем дыхании грозного и рокового у меня возникает новое чувство…
Солдат в краткие минуты покоя между боями – если такие минуты выдаются – о чём думает он? Какие сны навещают его? Что всегда с ним, в глубинах души, то сокровенное, воплощающее истину и суть?
Это мир. Тот мир, который он помнит, который был здесь раньше, на этих изрытых воронками полях, среди изодранных остатков деревьев, среди руин. И тот мир, что будет, обязательно будет потом, непременно весной, и непременно вечером, в шесть часов, на набережной. И, как в одном старом фильме, солдат хочет сказать – напишите мне после войны, напишите по адресу – Сталинград, улица Победы. И прибавляет – наверное, будет такая улица.
Непременно будет. И именно поэтому, в ознаменование будущей победы и долгожданной мирной жизни я и хочу напомнить о том мире, что был здесь, в Донбассе, много лет назад, мире, достигнутом после победы в самой страшной из всех войн человеческой истории, мире, который длился долго и составил целую эпоху.
Не претендуя на всестороннее освещение той жизни, не стремясь ни к восхвалению, ни к критике, не пытаясь сопоставлять её с жизнью нынешней, или противопоставлять эти две исторические эпохи, я хочу донести воздух того мира, воздух, которым я дышал. Это юность, это мечты о будущем, это познавание мира и людей. И было все это в далеком 1974 году.
После завершения весенней экзаменационной сессии, в самом конце мая, я, студент I курса Геологического факультета МГУ, должен был отправиться на свою первую учебную практику – по общей геологии. Для студентов основного геологического потока (геологическое картирование, полезные ископаемые), к которому принадлежал и я, практика состояла из двух частей: 1) переезд из Москвы в Крым с остановками по пути на многочисленных геологических объектах, и 2) геология Горного Крыма.
Маршрут первой части практики пролегал от Москвы на юг через Тулу, Курск, Белгород, а далее через Харьков на юго-восток, к Донбассу. Первым пунктом после Харькова был город Изюм, где мы останавливались, чтобы посмотреть разрез меловых отложений на горе Кременец, что в южной части города. Высокие склоны Кременца спускались к Северскому Донцу, тихой, спокойной и живописной реке. Ещё цвели сады, была лишь первая декада июня, благословенного месяца, когда лето уже раскрывает свою красу, но ещё не палит жестокое солнце.
Покой был тогда над Изюмом и Кременцом, разве что наши молодые голоса его нарушали. Было интересно – верхняя часть Кременца сложена белым писчим мелом с большими стяжениями серого кремня, очень легко колющегося на острейшие пластины. Эти кремни были самой разнообразной формы – и сейчас в Музее землеведения МГУ можно увидеть роскошный экспонат – огромное кремневое кольцо не меньше колеса машины, эдакая великанская баранка, или перстень тролля. А уже много позже, будучи в Киеве, в Историческом музее, видел я коллекцию неолитических кремневых орудий из местонахождений в районе Изюма. Самыми удивительными среди них были даже не наконечники копий и стрел, а большие, изогнутые и острые, как бритва, серпы. Начало земледелия на этой земле, словно для того и созданной… Сложно было делать орудия охоты, наконечники, но серпы – ещё сложнее. Они большие, длинные, они изогнуты – как воспроизвести такую форму из грубой каменной пластины? Множеством мелких раковистых сколов, словно отпечатками чешуи, покрыты эти серпы, и каждый такой скол означает точный удар, или очень хорошо рассчитанный нажим деревянного, либо, может быть, каменного инструмента.
Каким же интересным было всё это, и как рады мы были узнавать новое! Среди нашего потока было немало студентов из этих мест – восточных областей тогдашней Украинской ССР – и для них это было посещение родины. Помню, что именно тогда я услышал необычное ударение в названии города Славянск – на первый слог. Так говорили и говорят жители Донбасса, и это сродни многим диалектным особенностям широко распространившегося русского языка. «Сама на Ояти, а бает Коломной» – писал когда-то Николай Клюев. Вологодское оканье, архангелогородское цоканье – у меня на слуху с детства. И это необычное ударение (причём не только у Славянска) я принял, как принимаем мы все русское, наше, родное. Мы не разделяли друг друга – мы были едины, кто с Донбасса, кто из Сибири, кто из Москвы, а кто из брянской или рязанской деревни. Так тогда было, и если намечались будущие трещины – то, может быть, среди более старших поколений, но среди нас этого ещё не было.
Славянск мы проехали довольно скоро, лишь ненадолго остановились наши автобусы (три автобуса потребовалось для нашего потока) на одной из центральных площадей, где я увидел бочку с вином и купил стаканчик белого сухого. Раньше такие бочки были везде на юге, и в Крыму, и на Кубани, а сейчас их уже не увидишь… Кругом стояли дома из белого силикатного кирпича, а тополя вдоль улиц уже готовились усыпать асфальт своим пухом.
Помчался дальше наш караван, и вскоре мы оказались в Соледаре. Тогда этот город назывался иначе, труднопроизносимо – Карло-Либкнехтовск. Почему город назвали в честь вождя немецких социал-демократов, не знаю. Но нынешнее название подходит городу гораздо лучше, ибо это царство соли.
Геологи называют эту часть Донбасса Бахмутской котловиной. В географическом смысле здесь никакой котловины нет, здесь просто холмистая равнина, но геологически это впадина, заполненная соленосными и гипсоносными отложениями. Некогда, в пермском периоде, здесь был пересыхающий залив древнего моря, что-то вроде нынешнего Кара-Богаза на Каспийском море. В результате сформировались мощные соляные залежи. Добыча соли здесь началась во второй половине XIX века. Это крупнейшее в Европе месторождение, его запасы практически неисчерпаемы, они превышают 15 тысяч миллионов тонн. В 70-х и 80-х годах здесь ежегодно добывали 6-7 миллионов тонн каменной соли – той, что продавалась в грубых картонных бело-голубых пачках с надписью «помол № 1», и была незаменима при солении рыбы, сала и других продуктов.
Соляные шахты Соледара были одним из объектов нашей практики. Само предприятие «Артёмсоль» состояло из нескольких рудников. Глубина шахт достигала 200-300 метров. Здесь, за целый век активных горных работ, образовались колоссальные подземные галереи, достигающие общей протяжённости более 200 километров. Посещение рудника было одним из ярчайших впечатлений юности. Нам выдали каски с закреплёнными лампами, на пояса привесили аккумуляторы. Посадили нас в клеть – и помчались вниз! Стремительно летела клеть в земную глубь, мелькали брызги и струйки подземных вод, перед глазами проносились то пласты горной породы, то опалубка шахты. Наконец, остановились.
Горные выработки соледарских шахт грандиозны. Это очень высокие и широкие подземные галереи, тянущиеся горизонтально вдаль. Освещённые стены выработок сияют – они состоят почти нацело из кристаллической соли. Отдельные кристаллы кубической формы могут иметь размер в 5 сантиметров и более, но основная масса – мелкие кристаллы (до одного сантиметра), плотно спаянные между собой. Иногда эту кристаллическую структуру прорезают тонкие серые глинистые прослойки. И под ногами тоже соль, она сверкает, как лёд, и хрустит так же.
Запомнились трудовые, немного суровые лица шахтеров, сияние этих рукотворных пещер и пронзительно сухой, свежий, нисколько не застоявшийся, как в иных подземельях, воздух. И ещё – яркость летнего солнца, словно впервые осознанная после недолгого пребывания в шахте.
Здесь, в Соледаре, мы и ночевали – в здании школы. Разложили войлочную кошму, спальные мешки прямо на полы – привыкай, будущий геолог. А на следующий день нам предстояло увидеть залежи гипса в районе Артёмовска. Этот гипс образовался тогда же и так же, как и каменная соль – из вод пересыхающего морского залива в пермском периоде палеозойской эры.
Гипс – важнейшее сырьё для производства стройматериалов, без него невозможны отделочные работы. Эти залежи разрабатываются издавна, уже в 30-х годах действовало несколько карьеров и шахт. Во время Великой Отечественной войны один из рудников стал местом трагедии – здесь нацисты убили около трех тысяч мирных жителей…
В 1974 году действовало несколько карьеров по добыче гипса, нам показали один из них. Был погожий солнечный день, и разноцветные кристаллические пласты буквально горели и переливались в ярком свете. Белые, розовые, жёлтые вплоть до янтарных или медовых, полосатые, от крупнокристаллических до зернистых, похожих на мрамор – глыбы гипса были повсюду. В память о том дне у меня остался образец розового гипса размером 10 на 10 сантиметров.
Волей-неволей думаешь об этом, читая нынешние сводки о боях в районе завода КНАУФ, в гипсовых карьерах, у Артёмовского завода шампанских вин (расположенного в отработанном руднике каменной соли). Вряд ли я узнаю сейчас те места, где был в 1974 году – многое изменилось, и многое уничтожила и продолжает уничтожать война. Но уверен, что людей Донбасса я узнаю – они остались прежними. Труженики, которым пришлось взяться за оружие… А ведь так было и восемьдесят лет назад. И, как тогда, наступит победный день, и Донбасс вернётся к миру.
После Соледара наш путь продолжался в сторону Донецка. Мы увидели угольный край, край дымящих заводов и терриконов. Повсюду возвышались либо сглаженные холмы старых терриконов, уже давно застроенные домиками и заросшие садами, и высокие, похожие на конусы вулканов, современные отвалы. Среди пустой породы этих терриконов во множестве можно было видеть куски чёрного углистого сланца с отпечатками коры и листьев древних растений каменноугольного периода.
Воспоминания подобны этим следам давно ушедшей жизни. «Отпечаток веерный и вечный, призрак стрекозы, узор листа» – так Владимир Набоков описывает «папоротник счастья» своего. Когда вижу в музеях, или в учебных коллекциях палеонтологических кафедр отпечатки каменноугольных растений, то душой возвращаюсь в Донбасс, в солнечный цветущий июнь 1974 года, к своему счастью и своей юности.
Миновав Донецк, мы остановились на ночь в Волновахе. Я запомнил этот город цветущим и тихим – он в стороне от крупных промышленных центров Донбасса. Чистый был городок, и какой-то по-гоголевски домашний уют и покой чувствовались в нем. А на следующее утро нам предстояло познакомиться с древними магматическими комплексами. Южнее Волновахи находится большое село Донское. В его окрестностях, в карьерах, мы смотрели образования Октябрьского массива щелочных извержённых пород – нефелиновые сиениты и мариуполиты. Это сравнительно редкие породы, крупнокристаллические, пестрые, содержащие немало таких компонентов как цирконий и редкоземельные элементы. Смотришь на них и видишь, как сочетаются чёрные, белые, красноватые и даже синие минералы. Нефелиновые сиениты легко плавятся, и их добывали здесь для нужд чёрной металлургии как флюс, необходимую добавку, способствующую образованию шлака.
И дальше потянулась дорога среди широких полей. Мы приближались к Мариуполю (тогда он назывался Жданов). Вблизи города посмотрели огромный гранитный карьер, там велась добыча щебня. Красный гранит здесь взрывали, потом измельчали в дробилках и сортировали щебень и гранитную крошку по размеру.
А потом был проезд через город мимо огромных сооружений завода имени Ильича и «Азовстали», которые доминировали над городом. Показалось Азовское море, но оно здесь было чем-то второстепенным в сравнении с кирпично-бурыми громадами заводов. Таков был Донбасс – индустрия здесь господствовала над природой, но по-иному тогда было невозможно.
Здесь мы расстались с Донбассом, нам предстоял путь вдоль побережья Азовского моря – Бердянск, Мелитополь, Геническ, а дальше – Крым. А потом я если и бывал в Донбассе, то лишь проездом на поезде – через Лозовую по пути в Краснодарский край. И доведётся ли побывать по-настоящему, не знаю. В молодость возвратиться невозможно, и только память хранит её.
Но сейчас, когда продолжается тяжёлая борьба за освобождение Донбасса, когда всё ещё идут бои на окраинах Артёмовска, Горловки, Донецка, воспоминания помогают мне. Я благодарен людям этой земли за те впечатления и те знания, что получил в своей первой и пока единственной поездке в этот край тружеников. Я помню их лица и сравниваю их с лицами нынешних защитников Донбасса. Несмотря на то, что прошло почти полвека, мне кажется, что это те же самые люди, что встречали нас, давали приют, сопровождали в шахтах и карьерах. Это не забывается.
Не менее значима для меня и нынешняя сопричастность великим и грозным событиям нашего времени. Когда узнаешь, что твои слова напечатаны в журнале, выходящем во фронтовой Горловке, когда получаешь литературный диплом из Краснодона, то всё это воспринимаешь как большую честь и не меньшую ответственность. И, вместе с тем, удивляешься – неужели это происходит наяву, неужели это не выдумка, не глава кем-то сочинённого романа? Да, это на самом деле, это правда, правда нашей весны, нашего освобождения и возрождения. И, если всё-таки можно вернуть частицу юности – то только так.
Никита Брагин
#своихнебросаем #вместесРоссией #культурныйкодДонбасса #позывнойпобеда #Фондкультурныхинициатив #Грантдлякреативныхкоманд #Культура
