На сайте Православной народной газеты «Русь Державная» опубликована беседа Андрея Печерского с председателем Союза писателей России Николаем Ивановым.
Победа – это Христос!
Беседа с председателем Союза писателей России Николаем Фёдоровичем Ивановым
– Николай Фёдорович, когда исполняется у человека какой-то юбилей, он невольно задумывается о прошедшем пути, какие-то вехи знаменательные осмысляет, смотрит на себя со стороны. Хотелось бы побеседовать с вами как раз в такой момент. Как в одном из интервью вы сказал: «Что ты за человек, Иванов?» Мне эта фраза очень понравилась, поэтому хотелось бы, чтобы вы поделились с нами вкратце своим путём, своими основными векторными точками.
– Очень сложно делиться именно «своим путём» и что-то говорить о себе. Что для тебя интересно, для других может быть неинтересно совершенно. Для тебя какой-то штрих был очень важным, для других он – пустоцвет. Это как в творчестве. Ты и объяснить не можешь, почему именно это слово родилось, именно этот образ возник. Ну вот пахнуло, навеяло, прошелестело, ты успел уловить и родилось. Поэтому каких-то очень чётких моментов в принципе не бывает, когда люди говорят: а вот тут – этот этап, отсюда пошло. Наверное, это не совсем честно и точно.
Для меня за эти годы определились две вещи. Я понял, что очень глупая фраза: «я б пошёл с ним в разведку!» Мы должны задавать другой вопрос, и себе: «а пойдут ли в разведку со мной»? Вот это важно. Не кому-то оценки давать, не выбирать, с кем ты пойдёшь, а вот пойдут ли в разведку с тобой или не пойдут. И если не пойдут, то почему? Это для меня в какой-то момент стало крайне важным, основополагающим и с нравственной точки зрения, и даже с военной.
В Афганистане я увидел, что меня, как военного журналиста, командиры заказывают для похода с ними на боевые задания. У нас в десантной дивизии в боевой операции, где участвовал полк и выше, обязательно должен был присутствовать военный корреспондент. Командиры тоже об этом знали и смотрели, кто пойдёт с ними в горы. Присматривали с практической точки зрения: сможет ли заменить выбывшего офицера, можно ли будет доверить то или иное задание. Грело душу, когда командиры говорили начальнику политотдела: «Пусть с нами идёт Иванов». Это был для меня знаковый момент, который дал вектор отношения к жизненным ситуациям ещё в той, в лейтенантской юности.
– Мне очень близки воспоминания об афганской эпопее в вашей жизни. Дело в том, что я от газеты «Правда» тоже был там специальным корреспондентом. Правда, уже не во время военных действий, а сразу же после вывода войск, но всё равно та же атмосфера сохранялась: рвались снаряды на территории посольства. Нашего корреспондента телевидения чуть не убило.
– Понимаете, Афганистан для меня – это две позиции. Первая. Вот мы в Афганистане вроде бы девять лет были и воевали, но Афганистан для участников войны – для «афганцев», не стал чужой страной, Афганистан не стал для нас врагом. Афганистан не стал местом проклятым, куда не хотелось бы вернуться. Мы Афган вспоминаем всё-таки более с державных позиций, с позиций своего нравственного достоинства, потому что там не было войны в том понимании, которое мы потом видели в той же Украине.
И второе. В Афгане родилось очень много песен, а вот после других горячих точек, после Чечни, например – песен практически не родилось. Как правило, переписываются и перепеваются афганские песни. Почему так произошло? Тоже загадка. Почему? Да, какие-то переборы струн и какие-то слова говорятся, но это не песни. Это набор слов и звуков, а не поэзия и не музыка. Так что Афган удивителен и в этом плане.
– Как относитесь к псевдоисторическим художественным фильмам, которые показывают в извращённом виде то, что происходило в Афганистане? Это же очень печально на самом деле!
– Это – да… К сожалению, театр, кино, телевидение первыми упали перед «золотым тельцом». Они первыми открыли окна Овертона и первые, к сожалению, согласились с тем, что «да, я это не принимаю, может быть, но я буду играть, потому что за это платят». И затем – постепенно, постепенно – эта планка нравственности докатилась до такого уровня, что у нас на сцене бегают голые, и это считается для артистов нормой, и мало кто уже возмущается. Оплевать Родину – норма. Если это Великая Отечественная война, то это обязательно штрафбат. Если штрафбат, то обязательно кто-то друг у друга крадёт и насилует невесту. Обязательно расстрел. Вот этот весь бред, это расковыривание ранок каких-то ставится во главу угла. К сожалению, падение нравственности в театре и кино, я считаю, прошло первым.
– Это всё верно. Я сейчас вспоминаю одну встречу в Кабуле, в нашем посольстве, с Тимуром Гайдаром, который очень хорошо знал моего отца, Николая Печерского, а отец большую часть своей жизни в «Правде» проработал. Он меня начал уговаривать: «Что ты всё в своих корреспонденциях на патриотизм давишь, на героизм? Этого же ничего нет». Короче, я с ним рассорился, потому что мне стало противно с этим человеком находиться рядом.
– Если мы затронули эту фигуру, то Тимур Гайдар – из тех двухсот человек, которые разрушали Союз писателей СССР. Двести человек вышли из состава Союза писателей в конце восьмидесятых, создали свой «Апрель», параллельную организацию. Эти люди не на созидание работали, не на укрепление, не на поиск ошибок. Самое страшное, что эти люди всё время нас куда-то звали, вели, призывали. Тот же Тимур Гайдар – не нравится Советский Союз, снял бы адмиральскую форму этого государства. Не-е-е-ет. До последнего получал звания, зарплату, пайки и льготы, а потом с лёгкостью к демократам перешёл. Или постоянно был там… И его сын Егор работал в журнале «Молодой коммунист», учил молодёжь Родину любить. Генерал Дмитрий Волкогонов – главный политработник Вооружённых сил, тоже призывал, книги писал, которые нас же, политработников, заставлял конспектировать. Затем эти люди перевернулись и, не перекрестившись, повели ровно в другую сторону. И опять говорят: «Идите за нами – правда вон там». Ребята, если вы ошиблись, то, пожалуйста, отойдите в сторону и не идите, а ползите в храм ночью отмаливать грехи. И без телекамер, чтобы никто вас не видел. Или вообще подальше от храма…
– Я сейчас вспомнил такой момент. У многих советских людей в эти 90-е годы произошёл приход к Богу. У кого-то раньше, у кого-то позже. Я как-то у мамы спросил: «Мама, а как же так, я в атеистической семье вырос, про Бога ни слова никогда не говорили, и здесь вдруг я становлюсь верующим человеком. Почему? Отчего?» Начнём с того, что я крестился, когда поехал в командировку в Афганистан, а потом мне мама просто сказала: «Сынок, у тебя прадед был священником». Так вот, как понимаю, у вас тоже такой момент произошёл – когда задумались о вечном, о Господе, и как-то по-другому всё пошло? Я прав или ошибаюсь, может быть?
– Вы знаете, каждый человек когда-то задумывается о вечном. У кого-то экстремальная ситуация, другой, наоборот, идёт путем размышлений. В этом ничего странного или страшного нет. Возьмите все наши детские праздники. Господи, да у нас всю жизнь была в деревне Троица, всю жизнь был Духов день, было Крещение, колядки, праздники народные, они были в крови у нас. Когда встал вопрос о нравственности, вдруг оказалось, что коммунисты оказались ближе к нравственным позициям, ближе к Богу оказались, чем демократы, которые больше всего кричат, больше всего любят стоять со свечками под телекамерами. Поэтому я знаю, что тот, кто остался с народом, тот, кто не предал свой народ, не предал свои традиции, оказался ближе и к вере.
– Всё верно. Я сейчас вспомнил слова известного батюшки отца Димитрия Дудко.
– Он земляк мой, брянский…
– Видите, как. А мы соседи с ним были. Я жил недалеко от него. Как-то я его в шутку спросил: «Ну как же так, вы – доверенное лицо у Зюганова. А сами от советской власти пострадали?» Он на меня так посмотрел и говорит: «Андрей, коммунисты к Богу намного ближе. Они, может быть, заблудшие люди, но это исправимо. А вот демократов уже ничем не исправишь».
– В принципе, да. Так оно и есть по жизни. Люди, которые были коммунистами и остались коммунистами, они с большим уважением относятся к вере и ближе к вере стоят, чем ребятишки, для которых важнее оказаться на финансировании Госдепа.
– И еще хотелось бы вспомнить эпизод, о котором вы стараетесь не рассказывать, о том, как находились в чеченском плену почти четыре месяца. Какие ощущения у вас были в то время, были ли обращения к Богу?
– У каждого человека свой плен. И каждый, кто оказался в критической или подобной ситуации, по-разному их переживает. Кто-то вышел из них, а кто-то нет. Кто-то даже вышел физически, но надломился морально. Мне в какой-то степени повезло, что я уже зрелым человеком оказался в зиндане – в яме. У меня была надежда на друзей, и именно друзья меня и вытащили. Всё в совокупности сработало на положительный итог.
Конечно, когда ты месяцами не видишь небо, когда тебя едят мыши, короеды, ползут змеи, а при этом нет совершенно никаких известий, будешь думать о всём, чем угодно. Но времени думать, к сожалению, слишком много – и это стало одним из самых страшных испытаний. Да-да, вдруг воспоминания закончатся, и думать будет не о чем, а дальше уже могут пойти только какие-то ненужные накрутки, надлом психики. Я даже ограничивал, дробил воспоминания. Решал, например, что сегодня буду вспоминать только первый этаж. На второй я пойду завтра. Я приберегу воспоминания на завтрашний день в здании на своей службе. На третий этаж я послезавтра «пойду». А дорогу от метро «Китай-город» до Маросейки я пройду в субботу и каждый магазинчик вспомню…
Держать себя в узде, под контролем – это было очень важно. Но ещё важнее оказалось не потеряться во времени. Мне почему-то страшно показалось не знать, какой сегодня день, поэтому я и вёл два календарика. В одном дни зачёркивал, в другом – вписывал. Это оказалось крайне важно – не потеряться в этом мире и знать, что сегодня, например, 5 сентября. Ещё очень трудно и сложно было представить, что я умру безвестно. Поэтому в каждой яме, где находился, я царапал свои инициалы, даты: если найдут эти царапины, то, может, расшифруют их и узнают, что я ещё в это время был жив. Так что не потеряться в этом мире и оставаться частицей в каждом прожитом дне – психологически крайне важно. Что касается веры… Когда уже живьём в могилу сбросили и сказали: «Если в ноябре тебя не вытащат, то мы тебя расстреляем», вот тогда и захотел перекреститься. И вдруг замер: «А как креститься – справа налево или слева направо? Если православные, значит, справа налево, наверное». Я перекрестился в темноте, в яме, в подземелье среди этих крыс, мышей, мошкары. Так оно получилось. Но это моё личное, и не вижу смысла это афишировать. С верой нужно находиться тихонько, шёпотом, наедине…
– Полностью с вами согласен. Многие события современной жизни как-то прошли определёнными вехами. Я сейчас хотел вспомнить сентябрьские-октябрьские события 93-го года. Вы тоже были участником тех событий, так же, как и мои друзья: Эдуард Володин, Сергей Лыкошин, Юрий Лощиц. Хотелось бы, чтобы поделились мыслями, какие вы вынесли из этих событий. Тем более, так совпало, что как раз 7 сентября вышел первый номер газеты «Русь Державная», который потом почему-то оказался над подъездом Белого дома – кто-то повесил, потому что там на первой странице была изображена Божия Матерь.
– Иногда мы сами не ожидаем, но оказываемся на пике событий, которые становятся основополагающими не только в твоей жизни или в жизни окружающих людей, твоего коллектива, но и всей страны. В принципе, так и получилось в октябре 93-го года. Я был в то время главным редактором журнала «Честь имею». А получилось как? До этого я был назначен главным редактором журнала «Советский воин». Это был уже 92-ой год, давно не было Советской Армии, но мы продолжали выпускать именно «Советский воин». Однако в декабре 92-го года пришёл приказ Министра обороны незамедлительно сменить название. Я попытался возразить, что советский – это советы, Верховный Совет. Павел Сергеевич Грачёв ответил, что в таком случае пусть Верховный Совет журнал и финансирует. Вроде поязвил, но это оказалось впоследствии знаковым. А тогда я собрал людей, и каждый журналист предложил по пять вариантов нового названия журнала. Остановились на названии «Честь имею» – и литература (по Пикулю), и армия…
Мне потом передали, что Павел Сергеевич опять же возмутился: «Они что там, честь имеют, а мы здесь её не имеем?» Но, тем не менее, в истории страны получилось, что я оказался последним Советским Воином нашей державы. Но я ещё не знал, что это и дальше сработает, и окажется событием не только в моей судьбе, но в военной журналистике и страны в целом.
Когда в 1993 году во время обстрела Белого дома нас, главных редакторов военных изданий, вызвали в Генеральный штаб, Елена Агапова, пресс-секретарь Министра обороны, дала указание срочно поддержать публикациями обстрел Белого дома, позицию Президента Ельцина и Министра обороны Грачёва. Я усмехнулся: «У меня название журнала «Честь имею», я категорически не согласен с обстрелом нашего парламента, так что такие материалы публиковать не буду!». В Генштабе, конечно, на уши встали: «Министр обороны приказывает, а ты, подполковник, ещё что-то будешь решать?»
В итоге я зашёл в отдел кадров, написал заявление: «Прошу снять меня с должности». Это чтобы не подставлять журнал и подчинённых. Пока ехал до редакции с Арбата до Беговой, уже вышел приказ Министра обороны «за низкие моральные качества снять с должности, уволить из Вооруженных сил».
Когда в кадры вызвали расписаться за приказ, я отказался: «Я написал заявление не уволить меня из Вооружённых сил, а снять с должности». В ответ: «Но мы же тебя пошлём в Забайкалье!». Я говорю: «Ну, вы меня сначала пошлите, а я откажусь. Имею право, как ветеран боевых действий». В итоге меня просто снизили с 28-го разряда до низшего, 15-го. И тут же новый приказ Министра: «В связи с трудностями финансирования должности литератора – её сократить, подполковника Н. Ф. Иванова уволить из Вооружённых Сил». Так работали с несогласными…
– Я хотел бы сейчас поговорить о литературном творчестве. Читал несколько ваших произведений и там, конечно, красной линией проходит патриотизм, мужество. Я так понимаю: суворовская школа, военная школа помогала осмыслять нашу действительность именно с патриотических и мужественных позиций?
– Вы знаете, тема защиты Отечества – это не тема Николая Иванова, это тема всей русской литературы. Поэтому меня удивляет другое, противоположное направление. Оно тоже вроде бы как относится к русской литературе, но ничего общего, духовного с ней уже не имеет. Да, защита Отечества – это тема русской литературы, и то, что я работаю в этой теме, для меня это естественно. Мы вспомнили здесь Тимура Гайдара, который заставлял не писать о патриотизме. Но извините, я пишу о тех, кто рядом. Вокруг меня были прекрасные бойцы, такие командиры были, такие люди, которые меня из плена вытаскивали: оперативники, которые пошли в банду, зажав гранату в руке, и сказали: «Или Иванова вытащим, или вместе взрываемся». Почему я должен писать о каких-то подлецах, если я хочу писать вот о таких людях, и такие люди есть. Если Тимуру Гайдару хотелось так писать, значит, его такие люди окружали, значит, он был в другом окружении, значит, он другого не видел. Я видел ровно обратное. И восхищался людьми, которые окружали меня. Пусть писатели на себя обижаются, когда говорят, что вокруг только сволочи – ну, значит, и ты, наверное, такой же. А вокруг меня, извините, герои! Вот последний герой моего романа «Реки помнят свои берега» Алексей Новгородов – в жизни получил четыре Ордена Мужества! А вы мне подсовываете какой-то «самаркандский эшелон»… Это же совершенно разные вещи.
– Небольшое уточнение. Тимур Гайдар ко времени нашей встречи уже в «Правде» не работал. Он уже был с этими самыми демократами напрямую связан. И он уже мне советовал с позиций старшего товарища, по-отечески. Он не мог ничего мне приказывать. Все мои репортажи и очерки в «Правде» публиковались регулярно.
– Тем более. Надо уважать мнение журналиста, надо уважать мнение других. Наоборот бы, сказал: слушай, ты молодец, ты делаешь такие вещи, я восхищён. Но это опять же чисто человеческая позиция.
– Мы сейчас говорим в тот период, когда вся страна вспоминает 80-летие начала войны. И хотелось бы от вас какие-то сокровенные высказывания услышать на эту тему. У нас ведь есть не только прекрасные литературные произведения на тему истории Великой Отечественной войны, но и лживые.
– Литература и жизнь показывают, что, на самом деле, об Иуде писать легче, чем о Христе. Победа – это Христос. Победа – это что-то святое, недосягаемое для того, чтобы это осознать: нужно и нравственное усилие приложить, и что-то самому сделать! А когда нет усилий – тогда и ничего не сделал. А ведь жизнь показала, что самыми злобными оказались внуки бандеровцев, полицаев. У них ненависть проснулась. Они оправдывают и своих дедов, и оправдывают свою ущербность, они всегда будут лить грязь на самое святое. Победа не может быть в окружении, потому что Победу нужно всегда защищать. Нам казалось, что Победа – это настолько ясно, что никому ничего и объяснять не надо. Оказывается, надо. И делать это постоянно, зная, что свора гавкающих мосек всё равно подрастёт и образует стаю шакалов. Да, всё было… Война не плоская. Война – объёмная. Но как сказал поэт Николай Рачков из Ленинградской области: «враг был сильней, но победили мы!» А вот это «победили мы» – они опускают. Они начинают эти игры: а вот если бы переиграть войну, а вот если бы не победили. А мне один фронтовик говорил: «Даже если бы мы сдали Москву, если бы мы проиграли под Сталинградом, мы бы все равно победили». Вот эта уверенность – стержень нашего народа. А у таких писарчуков чернила – это чернила, а не кровь, не память. У них чернила – это деньги, это нос по ветру и прекрасное понимание, что та же самая премия Нобелевская в области литературы – самая заполитизированная, её дают только тем, кто будет охаивать страну, свой народ. Это касается уже не только нашей страны. Последние годы её получают только диссиденты: что китайские, что иранские, что наши белорусские. Лей больше грязи, и ты, вроде, на коне! Хотя ты не на коне – ты на ишаке…
– В этих условиях возрастает ответственность русского писателя. Вы возглавили Союз писателей России и приняли его из рук Валерия Николаевича Ганичева. Писателям, справедливо и честно пишущим сейчас о том, что происходит со всеми нами, нелегко приходится. В этом плане необходимо какие-то совместные усилия предпринимать.
– Просто необходимо не останавливаться. Упало нам это время на плечи, и мы должны выстоять! Как-то из Роспечати мне пришло письмо с посылом: «Для русских писателей важно, чтобы их любила Родина». Красиво, но при этом финансовая помощь, получается, оказывается зачастую тем, кто хает наше Отечество? Вот этого мы никогда не примем и будем стоять и отстаивать свою позицию, чего бы это ни стоило.
– Спасибо большое, Николай Федорович, за обстоятельную беседу. От имени всех наших читателей поздравляем Вас с 65-летием и желаем бодрости духа и дальнейших творческих свершений.
Беседовал Андрей Печерский
Оригинальная публикация: http://rusderjavnaya.ru/news/pobeda_ehto_khristos/2021-07-08-3907
В качестве информационного бонуса предлагаем вниманию читателей архивную публикацию (датированную 31 Июля 2015 года) с тематической страницы Газета «Спецназ России» и журнал «Разведчик» социальной сети «Фейсбук».
https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/
Пленник Ичкерии
Оказавшись в руках боевиков, военкор Иванов мог рассчитывать только на чудо
Имя генерала Евгения Васильевича Расходчикова, ветерана Группы «Альфа», ничего, пожалуй, не говорит широкой общественности. Всю свою жизнь он привык быть в тени. И когда в 1980-х годах был зачислен в легендарное спецподразделение КГБ, и все последующие годы – до выхода в отставку.
Между тем, именно Евгений Расходчиков возглавил Управление физической защиты Федеральной службы налоговой полиции. Затем создавал спецназ Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, будучи начальником Управления специального назначения Департамента специального и криминалистического обеспечения ФСКН.
В дальнейшем генерал Расходчиков занимал ответственные должности в Генеральной прокуратуре РФ и «Росрезерве».
Весной 2015 года Евгений Васильевич был избран на общем собрании в Совет Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа».
Сегодня мы знакомим читателей «Спецназа России» с операцией по освобождению в 1996 году из ичкерийского плена полковника ФСКН, писателя и военного журналиста Николая Иванова.
За эту спецоперацию генерал Расходчиков награждён орденом Мужества.
Надо лететь обратно в Чечню
Главный редактор газеты «Налоговая полиция» Николай Иванов попал в ичкерийский плен 21 июня 1996 года. В неволе, хлебнув лиха, ему было суждено провести четыре месяца, а могло быть – много больше! Исход дела решили четкие, выверенные действия группы Евгения Расходчикова.
Пленник, которого ему пришлось вызволять – человек неординарный. Родился Николай Фёдорович Иванов в селе Страчево Брянской области в 1956 году. В 1971 году после восьми классов поступил в Московское суворовское военное училище. Окончил факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища.
С 1977 года – в военной журналистике. Начинал с корреспондента солдатской газеты в Воздушно-десантных войсках. Не желая быть «белой вороной», за период службы в ВДВ совершил более шестидесяти парашютных прыжков.
Воевал в Афганистане, награждён орденом «За службу Родине в ВС СССР» III степени, одним из первых журналистов в послевоенное время награждён медалью «За отвагу»; ЦК комсомола вручил ему знак «Воинская доблесть».
В отдел очерка журнала «Советский воин» Иванов пришёл специальным корреспондентом, неоднократно вновь летал в Афганистан. В 1992 году он стал главным редактором этого издания. В октябре 1993 года, отказавшись публиковать материалы в поддержку расстрела Белого дома, личным приказом Министра обороны Павла Грачёва был снят с должности «за низкие моральные качества» и уволен из Вооружённых Сил.
Службу Николай Фёдорович продолжил в органах налоговой полиции, создавал и редактировал газету «Налоговая полиция».
Во время командировки в Чечню в июне 1996 года был захвачен в плен боевиками. К тому времени город Грозный оказался в руках ичкерийских сепаратистов. После подписанного в Хасавюрте генералом Лебедем договора российские войска покидали республику, которая де-факто становилась независимым государством – Чеченской Республикой Ичкерия (ЧРИ). В этих условиях перед генералом Расходчиковым была поставлена задача – сделать всё, чтобы освободить из плена полковника Иванова.
– Когда город отошёл к боевикам, а слухи о взятии Грозного ходили за неделю до штурма, у нас оборвались все связи и наработки по освобождению, – рассказывает Евгений Васильевич. – Ведь мы действовали-то в контакте с местной ФСБ, их посредниками. Ничего не оставалось делать, как возвращаться назад, в Москву. И начинать всё сначала. Только и Москва не могла ответить на сотни вопросов, и главные из них – где находится Иванов, у кого и, вообще – жив ли? И азарт уже пошёл, заработало чисто профессиональное самолюбие: неужели не вытащим?
Генерал Расходчиков Евгений Васильевич:
«…Примерно через неделю я попросился на приём к директору ФСНП С.А. Алмазову:
– Сергей Николаевич, надо лететь обратно в Чечню. Из Москвы мы его не вытащим. Разрешите?
– Кого хотите взять с собой?
– Геннадия Нисифорова.
– Он в командировке в Тамбове.
– Завтра утром будет здесь, вечером вылетим.
– Давайте, действуйте. Разрешаю принимать любое решение, исходя из ситуации. Только осторожнее. Если ещё пропадёте и вы…
Так снова оказались с Геннадием в Чечне. Мы её прошли с самого начала боевых действий, знали друг друга настолько, что на рисковые мероприятия, «стрелки» – встречи с бандитами – ходили по одному: если что-то случится, допустим, со мной, Гена будет знать, каким образом и где меня вытаскивать. Точно так же он надеялся на меня.
На наше счастье, в списках мелькнуло село, около которого произошло пленение Иванова. Больше того – главарь банды оказался родом из этого же района. Подумали: а что, если родственники одного задержанного боевика, назовём его Муса, сами надавят на соседнее село и главаря? Проверили данные по Мусе – ни громких дел, ни убийств, ни насилия, ни участия в боевых действиях. Руководство ФСНП обратилось в Генеральную прокуратуру: просим рассмотреть возможность обмена Мусы на нашего офицера. Следователи приступили к оформлению необходимых документов…
В Грозный дорожка нам, конечно, оказалась закрыта. Стали подбираться к командирам отрядов самостоятельно, без посредников, которые частенько ради своей выгоды искажали информацию, задерживали её. Ходили, конечно, в рванье, чтобы не привлекать особого внимания, ни о каких средствах связи или охране не могло быть и речи. Тем не менее по старым связям удалось выйти на главаря, который захватил Иванова. Он представился Рамзаном. С ехидцей посмотрел на меня:
– А ты не из налоговой полиции. Наверняка из ФСБ.
– Да, я бывший комитетчик. Более того, из «Альфы». Ну и что из этого?
– Вот тебя бы взять. Мечта жизни.
– Но это нужно ещё попробовать.
– Ладно, давай попробуем поработать по Иванову. Ты уважаешь мои интересы, я попробую уважить ваши.
– Но Иванов жив? Мы не пустышку тянем?
– Жив. Даже что-то пишет, недавно листки отобрали.
– Мне нужно подтверждение, что он жив на сегодняшний день. И с этого момента начнем работу.
– Будет тебе подтверждение. Но только он давно уже не у меня.
Достаю гранату, выдергиваю чеку
Тем временем родственники Мусы, которых мы разыскали, сразу загорелись идеей обмена. Послали ходоков к Рамзану, отыскали его, организовали нам новую встречу.
– А какая нам выгода отдавать Иванова сейчас? Мы его подержим ещё месяца три-четыре, миску похлёбки как-нибудь найдём для такого дела. А потом и назовём окончательные условия его освобождения, – стали набивать они цену.
А я чувствую: время уходит, ситуация в Чечне меняется не в нашу пользу, мы начинаем зависеть от любых случайностей. Время, как и боевиков, требовалось подталкивать, чтобы удержать инициативу в своих руках. Но каким образом?
Спасти ситуацию мог лишь Муса. Прошу привезти его из Владикавказа в Грозный. Когда «товар» перед глазами, с ним расставаться всегда тяжелее. Извиняюсь за такое циничное выражение, но тогда наш коллега Иванов и Муса шли как товар, куда от этого деться!
Мусу в наручниках доставила под конвоем наша физзащита. Понять руководителей можно: чеченца привезли в родные края, где практически не осталось федеральных войск. Сделает ноги – и как оправдываться перед Генеральным прокурором?
В то же время понимаю, чувствую: покажу родным Мусу в таком эскорте, полного доверия не вызову. А мне нужно только оно. Вспоминаю, что Алмазов разрешил принимать любое решение. Окунаюсь с головой в ледяную воду, принимаю: наручники – снять, конвой – в Москву, Мусу – к родным в дом.
Пробираемся в село окольными путями. Родители как вцепились в сына, чувствую, не отдадут больше никогда. А документы на его освобождение – это в случае удачного обмена – у Саши Щукина, который из следователей остался один. Так и замерли перед последним прыжком: с одной стороны – я, Гена Нисифоров, Саша Щукин и наш бессменный проводник Бауди. А с другой… Да, в какую же мышеловку мы полезли!
Но интуиция не подвела. Додавили ведь Рамзана всем селом, всем родовым кланом. Не знаю, чего там было больше – просьб, угроз, но нам передали: обмен состоится в одиннадцать часов дня одиннадцатого октября.
В одиннадцать Рамзан стоял на «стрелке». Спрашиваю его:
– А где Иванов?
– Деньги утром, стулья – вечером. Сначала вы выполняете наши условия.
– А я с тобой буду говорить только после того, как напротив посадишь Иванова, и я увижу, что он жив.
– Так не получится. Условия диктую я. Стулья…
– Условия будет диктовать ситуация. А она такова, что завтра я улетаю в Москву. Вместе с Мусой. И ты со своими проблемами можешь остаться один на один. И на сколь угодно долго.
– Ну ты крутой, размахался. Иванов жив, но далековато. Его надо ещё привезти.
– Поехали, привезём вместе.
– А не боишься? – Рамзан вытащил пистолет, снял с предохранителя.
– Да вроде нет, – достаю гранату, выдергиваю чеку. – Если что, ни твоя, ни моя.
– Ну ты брось, брось. Ещё нечаянно отпустишь. Нам надо ещё кое с кем посовещаться. Подожди.
И исчез. Проходит час, второй, третий. Я дёргаюсь, но больше не за себя, а за Москву и Моздок: знаю, все руководство во главе с директором ждут от нас вестей, а тут – «ещё конь не валялся». И связи никакой, одна граната в руке. Гена, Саша и Бауди стоят чуть в стороне: если пойдёт провокация, чтобы не уложили одной очередью. И с места ведь не уйдёшь: другого раза может не представиться.
Мимо проскакивают и машины, ясно – идёт проверка. Убеждён, что весь район оцеплен, и надежда только на родственников Мусы, которые пообещали по горскому обычаю не дать гостей в обиду. А тут уже и темнота подступает.
Рамзан явился в сумерках, с дополнительной охраной:
– Ладно, будет тебе Иванов. Но чуть позже.
Всё ясно: они ждут ночи. Так и получилось. Встретились на перекрестке дорог – толпа женщин, боевики… Привели измождённого, обросшего бородой мужчину. Спрашиваю, чтобы уж наверняка:
– Как имя-отчество Алмазова?
– Сергей Николаевич.
– Ты – Иванов?
– Да.
– С возвращением. Поздравляю!
И обнимаю его.
– А вы… кто? – спрашивает Николай Фёдорович.
– Расходчиков. Из физзащиты.
В том человеке, которого вывели из машины, прежнего Иванова узнать было невозможно. Похудевший, заросший, в обмотках. Его фотографии имелись у каждого оперативника, но то, что увидели…
Потом сказал ему:
– А самая большая мечта у нас с Геннадием была – освободив, надавать, чтобы не лез, куда не надо. А увидели – и остыли…
Переночевали в селе. Под охраной «наших» чеченцев. Утром ехать было как-то безопаснее. Ночью могли перехватить или элементарно расстрелять машину.
– На каких условиях меня обменяли? – спросил Иванов.
– Тебе это сейчас важно? – пожал я плечами. – Главное, что вырвали.
«Есть у Родины тайны, которые умирают вместе с солдатами», – так, кажется, сказал кто-то из поэтов. Потом сам все узнаешь.
Утром нас вышла провожать половина села. На трёх машинах подъехали вооружённые с головы до ног боевики, взяли нас в середину кортежа.
Добрались до Моздока. Ночуем там. Утром по радио дали сигнал точного времени – восемь часов. Начались последние известия. И вдруг в эфире прозвучало: «В результате специальной операции оперативников Налоговой полиции России вчера освобожден из чеченского плена писатель, полковник Николай Иванов». Всё, спецоперация завершена, финальная точка поставлена…»
Военкор всегда на передовой
После подобных потрясений обычные журналисты, как правило, стараются не выезжать больше в горячие точки. Иное дело – военкоры! Николай Иванов вскоре едет на Северный Кавказ заместителем главного редактора газеты «Чечня свободная», издававшейся на освобождаемых территориях республики.
Затем у него будет организация выездного Пленума Союза писателей России в Гудермесе (2000 год), выезды на пограничные заставы, организация и выезды в составе творческих десантов (писатели, художники, артисты) в Моздок, Шатой, Старые Атаги к землякам – сводному отряду брянской полиции. Руководством УМВД по Брянской области в 2013 году он награждён Знаком «За службу на Кавказе».
Опытом, приобретённым во время своих командировок в зону боевых действий, Иванов охотно делится с журналистами центральных и региональных СМИ, являясь одним из преподавателей курсов экстремальной журналистики «Бастион».
Во время наводнения на Северном Кавказе в 2002 году Иванов создавал в Ставрополе пресс-центр Росавтодора, итогом этой работы стала его книга «Кавказ. Укрощение стихии». На следующий год он отправляется в поездку от Читы до Хабаровска (2500 км) по строящейся автомагистрали «Амур».
За книгу «Амур» собирает Россию» Николай Фёдорович становится лауреатом «Имперской премии» имени Э. Володина.
Во время конфликта Грузии с Южной Осетией в августе 2008 года в качестве специального корреспондента журнала «Подмосковье» полковник Иванов выехал в Цхинвал с первой колонной гуманитарной помощи. После этой поездки он стал организатором и выездного Пленума Союза писателей России в Южной Осетии и Беслане: для Иванова делиться впечатлениями с коллегами по перу так же естественно, как и патронами во время боя. Ещё раз в Цхинвал он поедет уже делиться опытом работы в экстремальных условиях с местными журналистами.
Потому не случайно в книгах Николая Иванова столько правды, эмоций и точных характеров, наблюдений. Полковник Николай Иванов – писатель, пришедший в литературу из военной журналистики, но никогда не оставляющий её. И премия отечественного родоначальника «журналистских расследований» Юлиана Семёнова стала достойной наградой военному писателю.
Николай Фёдорович Иванов – председатель Союза писателей России. Автор более двадцати книг прозы и драматургии, лауреат литературных премий имени Николая Островского, Михаила Булгакова, «Сталинград», Премии ФСБ.
Драматические события 1996 года – захват, неволя и освобождение – стали сюжетом повести «Вход в плен бесплатный, или расстрелять в ноябре».
